Неточные совпадения
Хоры были полны нарядных дам, перегибавшихся через перила и старавшихся не проронить ни одного слова из того, что говорилось внизу. Около дам
сидели и стояли элегантные адвокаты, учителя гимназии в очках и офицеры. Везде говорилось о выборах и о том, как измучался предводитель и как хороши были прения; в одной
группе Левин слышал похвалу своему брату. Одна дама говорила адвокату...
Большая
группа женщин толпилась у входа; иные
сидели на ступеньках, другие на тротуаре, третьи стояли и разговаривали.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на
группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца
сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Улицу наполняло неприятно пахучее тепло, почти у каждого подъезда
сидели и стояли
группы людей, непрерывный говор сопровождал Самгина.
По эту сторону насыпи пейзаж был более приличен и не так густо засорен людями: речка извивалась по холмистому дерновому полю, поле украшено небольшими
группами берез, кое-где возвышаются бронзовые стволы сосен, под густой зеленью их крон — белые палатки, желтые бараки, штабеля каких-то ящиков, покрытые брезентами, всюду красные кресты, мелькают белые фигуры сестер милосердия, под окнами дощатого домика
сидит священник в лиловой рясе — весьма приятное пятно.
Улицы наполняла ворчливая тревога, пред лавками съестных припасов толпились, раздраженно покрикивая, сердитые, растрепанные женщины, на углах небольшие
группы мужчин, стоя плотно друг к другу, бормотали о чем-то, извозчик,
сидя на козлах пролетки и сморщив волосатое лицо, читал газету, поглядывая в мутное небо, и всюду мелькали солдаты…
Уж полдень давно ярко жег дорожки парка. Все
сидели в тени, под холстинными навесами: только няньки с детьми,
группами, отважно ходили и
сидели на траве, под полуденными лучами.
По вечерам обозы располагались на бивуаках; отпряженные волы паслись в кустах, пламя трескучего костра далеко распространяло зарево и дым, путешественники
группой сидели у дымящегося котла.
Матросы уже отобедали (они обедают рано, до полудня, как и в деревне, после утренних работ) и
группами сидят или лежат между пушек.
Ну так и хочется сказать: «Здорово, хлеб да соль!» Народ
группами сидит за отдельными столами, как и у нас.
Все эти спекулянты
сидели и лежали
группами на песке, ожидая нас.
Я обогнул утес, и на широкой его площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и на дворе ходили часовые, с заряженными ружьями, и не спускали глаз с арестантов, которые, с скованными ногами,
сидели и стояли,
группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое белых, остальные все черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
В другой же комнате
сидели по стенам и отдельными
группами или парочками человек двадцать мужчин и женщин и негромко разговаривали.
Вечером стрелки и казаки
сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая
группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Эго ощущение было так сильно и так странно, что мы просто не знали, что с ним делать и куда его пристроить. Целой
группой мы решили снести его к «чехам», в новооткрытую пивную… Крепкое чешское пиво всем нам казалось горько и отвратительно, но… еще вчера мы не имели права входить сюда и потому пошли сегодня. Мы
сидели за столами, глубокомысленно тянули из кружек и старались подавить невольные гримасы…
Ночь глядела в черные отверстия окон; кое-где из сада заглядывали с любопытством зеленые
группы листьев, освещенных светом лампы. Гости, подготовленные только что смолкшим смутным рокотом пианино, отчасти охваченные веянием странного вдохновения, витавшего над бледным лицом слепого,
сидели в молчаливом ожидании.
Всякому, кто посмотрел бы на него в ту минуту, когда он
сидел поодаль от описанной
группы, бледный, взволнованный и красивый, сразу бросилось бы в глаза это своеобразное лицо, на котором так резко отражалось всякое душевное движение.
Тут же поблизости, частью вперемежку с карморанами или по соседству с ними небольшими
группами, точно солдаты, вытянувшись в линию,
сидели малые бакланы, оперение которых ярко отдавало сине-зеленым металлическим блеском.
Самая живая
группа, из семи особ, располагалась у одного угольного окна, на котором
сидел белый попугай, а возле него, на довольно высоком кресле, сама маркиза в черном чепце, черном кашемировом платье без кринолина и в яркой полосатой турецкой шали.
Чтоб не
сидеть одному, я направился в залу третьего класса. Тут, вследствие обширности залы, освещенной единственною лампой, темнота казалась еще гуще. На полу и на скамьях
сидели и лежали мужики. Большинство спало, но в некоторых
группах слышался говор.
А уже светало, ей было боязно и стыдно ждать, что кто-нибудь выйдет на улицу, увидит ее, полунагую. Она сошла к болоту и села на землю под тесной
группой молодых осин. И так
сидела долго, объятая ночью, неподвижно глядя во тьму широко раскрытыми глазами, и боязливо пела, баюкая уснувшего ребенка и обиженное сердце свое…
Тут же, между ними,
сидят на земле
группы убогих, слепых и хромых калек, из которых каждый держит в руках деревянную чашку и каждый тянет свой плачевный, захватывающий за душу стих о пресветлом потерянном рае, о пустынном «нужном» житии, о злой превечной муке, о грешной душе, не соблюдавшей ни середы, ни пятницы…
Направо от двери, около кривого сального стола, на котором стояло два самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был сахар в разных бумагах,
сидела главная
группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились в разных углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу, спал на диване; другой, стоя у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола.
Внизу по тенистым, пахучим аллеям белых акаций ходили и
сидели уединенные
группы.
В большой комнате казармы было пропасть народа: морские, артиллерийские и пехотные офицеры. Одни спали, другие разговаривали,
сидя на каком-то ящике и лафете крепостной пушки; третьи, составляя самую большую и шумную
группу за сводом,
сидели на полу, на двух разостланных бурках, пили портер и играли в карты.
Оба они при довольно тусклом лунном освещении, посреди травы и леса, с бегающею около и как бы стерегущею их собакою, представляли весьма красивую
группу: молодцеватый Ченцов в щеголеватом охотничьем костюме, вооруженный ружьем,
сидел как бы несколько в грозной позе, а лежавшая головою на его ногах молодая бабеночка являла бог знает уже откуда прирожденную ей грацию.
А один раз у костра
сидела в ожидании своего поезда
группа бронзовых индейцев, возвращавшихся из Вашингтона, завернувшихся в свои одеяла и равнодушно куривших трубки под взглядами любопытной толпы, высыпавшей на это зрелище из поезда…
Некоторые даже снимают с себя фотографические портреты в таком виде: посредине
сидит молодой начальник, по бокам — молодые подчиненные, — и, право,
группы выходят хоть куда!
Перед самым выходом на сцену я прошел в дальнюю, глухую аллею сада, пробежался, сделал пяток сальто-мортале и, вернувшись, встал между кулисами, запыхавшись, с разгоревшимися глазами. Оглянул сцену, изображавшую разбойничий стан в лесу. Против меня, поправее суфлерской будки, атаман Карл с главарями, остальные разбойники —
группами. Пятеро посредине сцены, между мной и Карлом,
сидят около костра.
Гости
сидели и стояли
группами в три-четыре человека, и между ними я заприметил несколько кадыков, которых видел у Елисеева и которые вели себя теперь необыкновенно солидно.
Рано поутру, на высоком и утесистом берегу Москвы-реки, в том самом месте, где Драгомиловский мост соединяет ямскую слободу с городом, стояли и
сидели отдельными
группами человек пятьдесят, разного состояния, людей; внизу весь мост был усыпан любопытными, и вплоть до самой Смоленской заставы, по всей слободе, как на гулянье, шумели и пестрелись густые толпы народные.
На палубе пассажиры разместились с чашками кофе по
группам, и все вели оживленные разговоры. Николай Фермор пил свой кофе,
сидя в сообществе нескольких человек, и когда его чашка была уже им допита, он поставил ее на рубку, а сам встал с места и отошел к борту, и затем сию же минуту наступил ногою на перекладину и, перекинувшись через перила, бросился в воду на глазах всех пассажиров…
При поднятии занавеса издали слышен туш кадрили; разнообразная толпа поднимается по лестнице в здание клуба. На авансцене с правой стороны
сидит, развалясь на скамье, Наблюдатель, против него на левой стороне
сидит Москвич. Иногородный стоит посреди сцены в недоумении. Несколько публики, в небольших
группах, остается на сцене; между ними бегает Разносчик вестей.
Несколько сот человек стоят,
сидят и лежат на ней
группами, состоящими из земляков: настоящая этнографическая выставка.
В самом центре громадной
группы сидел невзрачный, с бородкой и усами, похожий на полкового врача человек.
Целые семьи темнокожих канаков
сидели живописными
группами у порога или лежали, не стесняясь костюмами, на циновках внутри домов.
В Верхнюю палату я тоже захаживал, но она не вызывала во мне никакого интереса. Там я
сидел в трибуне журналистов и смотрел на
группы епископов в белых кисейных рукавах. И тогда уже либеральный Лондон начал находить, что это сословное представительство с прибавкою высокопоставленных духовных отжило свой век, и ждать от него чего-либо, кроме тормоза идеям свободы и равноправия, — наивно!
Что помню из этого посещения Конопацких? После обеда была общая прогулка. Ореховые кусты, разброса
группы молодых берез, цветущая Иван-да-Марья на лесных полянах.
Сидели на разостланных пальто и платках, — девочки, тети, — болтали, смеялись. Черноглазая француженка с пышным бюстом задорно пела, плохо выговаривая русские слова...
— Юрка! Юрик! Где ты? — послышался как-то в полдень звонкий голос Бобки за фруктовым садом, доходившим до самой речки. На берегу речки
сидели Сережа, Юрик и Митька. Митька копошился в земле, отыскивая червей, Сережа и Юрик удили рыбу. Солнце палило и жгло немилосердно, и все три мальчугана, покрытые густым налетом загара, казалась теперь похожими на арапчат. Бобка неожиданно вынырнул из-за
группы деревьев и подошел к мальчикам. Он казался взволнованным и встревоженным.
В большой столовой, куда вошли офицеры, на одном краю длинного стола
сидело за чаем с десяток мужчин и дам, пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным дымом, темнела
группа мужчин; среди нее стоял какой-то худощавый молодой человек с рыжими бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за
группы, сквозь дверь, видна была светлая комната с голубою мебелью.
Несколько девиц и молодых дам
сидят в разных местах гостиной и залы, другие переходят парами и
группами из одной комнаты в другую.
Я
сижу с офицером на раскинутой бурке, вблизи
группы солдатиков.
В это время на гумне происходили следующие сцены: одна часть поселян была в риге, другая
сидела при большой дороге и громко рассуждала о происшествии. К этим
группам присоединились поселяне и из других рот.
Граф, между тем, подошел к
группе, где
сидела Екатерина Петровна и что-то тихо сказал ей.